Фото: Владимир Луповской

В спектакле театра Петра Фоменко «Дом, где разбиваются сердца» столько прекрасных женщин, что даже бомбежки не могут испортить настроение. «Дом, где разбиваются сердца» – великая пьеса, вот только не надо доверяться многостраничным предисловиям-объяснениям, которые Бернард Шоу так любил предпосылать своим произведениям.

Не надо ждать, что увидите в ней обязательные для Шоу гневные осуждения, едкий сарказм, метание сатирического огня и ведра желчи, которыми ирландский умник обычно обливал персонажей всех своих комедий. Он ведь недаром сам называл эту пьесу чеховской: по-моему, нет в мировой драматургии, кроме как у Чехова, другого текста, где было бы столько воздуха. Такого действия-кружения, в котором, казалось бы, ничего не происходит, но почему-то все валится в тартарары. Столько говорящих хором обольстительных и никчемных героев, о которых не поймешь: любит их автор или презирает. И, конечно, такого дома, куда все летят, как на огонь. Полного невероятных женщин дружелюбного открытого дома, которому предстоит угаснуть, быть проданным, как у Чехова, или разбомбленным, как у Шоу.

Я все это говорю к тому, что, когда вы идете в Мастерскую Фоменко на премьеру Евгения Каменьковича, не стоит вспоминать ни о левых убеждениях Шоу, ни о мрачном фильме Сокурова «Скорбное бесчувствие»: этот спектакль не имеет никакого отношения ни к тому, ни к другому.

В сущности, идя в крошечный театрик Фоменко на Кутузовском, вы идете в дом капитана Шатовера, полный прелестных женщин, которые опутывают вас своими сетями, даже если вы злитесь и ворчите, что не желаете смотреть спектакль за спектаклем про прелестных женщин.

Владимир Максимов умудряется выстроить в маленьком зале театра двухэтажный скрипучий дом-корабль с капитанским мостиком, штурвалом, судовым колоколом, который всех собирает, трубкой, в которую кричат, желая на этом «судне» кого-нибудь найти, или затыкают яблоком, чтобы не подслушивали, и огромной деревянной фигурой на корабельном носу, углом врезающимся в зал. Капитан Шатовер, выдергивая пробки из бутылок зубами, выплевывает их прямо на пол, отчего под ногами у всех – густой пробочный ковер, на котором у женщин подламываются высокие каблуки, а неловкие мужчины скользят и падают. И все это обаятельно до невозможности.

Главный фокус этого спектакля в том, что все его актеры намного младше своих героев.

И там, где у Шоу – печаль угасающей жизни и последний закатный флирт со вздохом воспоминаний о былом горении, у фоменковских актеров – жизнь на взлете и все только начинается. И потому эта история – повод для новой игры и примерки масок.

Старого капитана Шатовера, которому под 90, играет главный фоменковский ехидник Карэн Бадалов, он младше героя в два с лишним раза. Карэн по-театральному изображает скрипучий голос, кряхтит, кашляет, ковыляет и иногда нахлобучивает фуражку с торчащими из-под нее седыми космами, но при случае лихо скачет, и мысли о смерти – не для него. Он скорее выполняет тут функцию шекспировского шута – саркастичного мудреца, склонного к абсурду и не вмешивающегося в чужие дела. Прочих мужчин, которым, как написано в программке, от 50 до 60 лет, играют актеры, не достигшие и тридцати. Понятно, что для них «сто пудов любви» из этой пьесы значат совсем иное, чем для их героев.

Гектора Хэшебая, 50-летнего легкомысленного лжеца и неотразимого красавца, сражающего всех женщин наповал, жгучий брюнет Илья Любимов играет в огромнейших карикатурных усах, которые отклеивает в минуты искренности. Немолодого неврастеника Рэндла, много лет влюбленного в младшую дочь Шатовера Ариадну и изводящего ее своей ревностью, играет Павел Баршак.

Фото: Владимир Луповской

Стоит увидеть, как этот милый юноша, очаровавший всех в фильме «Прогулка», превращается в похожего на крысу комичного круглоглазого щеголя с прилизанными волосами и нелепыми усиками.

Но главные в этом спектакле, конечно, женщины. Порхающая рыжеволосая кокетка Ариадна, вернувшаяся в дом после двадцатилетнего отсутствия – ее играет обожаемая публикой Полина Кутепова. И грубоватая, умная, властно притягательная старшая дочь капитана Гесиона, которую играет Наталья Курдюбова, превратившаяся за те четыре года, что прошли с ее окончания института, в изумительную актрису. Этим женщинам должно быть сильно за сорок, но актрисам гораздо меньше, и те чары, которые сестры Шатовер тратят на немолодых мужчин «Дома…», действуют на весь зал без различия пола и возраста как песни сирен, которым противиться невозможно. Есть в этом спектакле и еще одна важная героиня – девятнадцатилетняя мисс Элли, которую играет хорошенькая Наталья Мартынова, год назад окончившая курс Евгения Каменьковича в Школе-студии МХТ. Актриса, играющая просто и искренне, в удивительном фоменковском доме, так же, как и в доме капитана Шатовера, полном пленительной лжи, игры и изменчивых интонаций, кажется прямолинейной простушкой, которой даже возраст не дает никаких преимуществ.

Последний акт этой пьесы, действие которой происходит во время первой мировой войны, идет под звуки бомбежки.

В финале у Шоу дом Шатовера рушится, а два самых противных героя – вор и шестидесятилетний босс Менген, претендовавший на юную Элли, – погибают. Но у «фоменок» все это происходит как-то легко, весело и нестрашно, без эсхатологических предчувствий, которые, вероятно были у Шоу в 1917 году, когда он заканчивал пьесу. Обрушившийся дом обозначили только повисшим на канатах деревянным истуканом с носа корабля и покосившимся, как детская горка, капитанским мостиком, по которому актеры лихо съезжали на поклоны. А вор с Менгеном, уже оплаканные нами (потому, что они, в сущности, тоже оказались симпатичными), так весело выскочили на поклоны, что сразу стало ясно: известие об их смерти было таким же дуракавалянием, как и все остальное. И в этот вечер уже ничто не могло испортить настроение зрителей.

Источник: www.gazeta.ru